Российскую высшую школу часто критикуют за низкое качество образования, и, если рассматривать вузовскую систему как нечто целое, эта критика справедлива. Самое заметное проявление кризиса – это ситуация, когда лишь единицы российских университетов числятся среди лучших по рейтингам Тimes Higher Education, QS и ARWU. Самое часто встречающееся – это недоверие работодателя к знаниям выпускников. В подавляющем большинстве случаев они получат позиции стажеров, что, конечно же, не соответствует статусу обладателя университетского диплома. Крупнейшие работодатели, прежде всего госкомпании, даже вынуждены создавать собственные образовательные центры (Корпоративный университет Сбербанка, Корпоративная академия «Росатома»), чтобы готовить специалистов под свои нужды.
Государство реагирует на подобное положение вещей программами, которые направлены на улучшение позиций российских университетов в международных рейтингах. Это дает определенные результаты, но в ситуации, когда англоязычные вузы уже прочно заняли доминирующее положение в международной образовательной среде, стремление отечественных университетов улучшить свое положение в рейтингах представляет собой попытку запрыгнуть в уходящий поезд.
Этот поезд к тому же движется по кругу. Практически повсюду в мире в сфере высшего образования сложилась парадоксальная ситуация, когда существует спрос не на знания, а на брендовость диплома. Именно он, а не профессионализм становится залогом успешного старта карьеры. Поэтому в образовательной среде немалые деньги тратятся именно на имиджевую составляющую, на поддержание бренда, базирующегося не только, а может быть, и не столько на качестве образования, а на истории, рейтингах, позиционировании в обществе и проч.
Этот парадокс порожден метаморфозой модели университетского образования. На смену сложившейся в XIX в. гумбольдтовской модели университета, сочетавшей элитарное образование и научно-исследовательский центр, пришла модель массовой высшей школы. Если к концу ХIХ в. в России было всего девять университетов, то через 100 лет – уже более 1500. В Европе и в целом по миру ситуация похожая: наблюдается взрывное увеличение количества университетов.
Тем не менее, несмотря на обилие как частных вложений, так и бюджетных вливаний в вузовскую сферу, изначальную функцию гумбольдтовской модели университета – генерирование новых научных знаний – выполняет не более 10% от общего количества вузов. Участвуют в этом процессе примерно те же университеты, что и 100 лет назад. А прослойка из 90% выполняет в большинстве случаев другую функцию. Это симулякр высшего образования.
Массовый университет современного типа существует, по сути, в качестве институции, которая создана развитием идеи всеобщего начального и среднего образования. Она не декларируется публично, но на практике в последние десятилетия реализуется повсеместно. Но если верность идеи всеобщего начального и среднего образования бесспорна, то необходимость фактической всеобщности вузовского образования вызывает большие сомнения.
Высшая школа – это всегда профессиональное образование, подготовка узких специалистов в определенной области. Поэтому все общеобразовательные учебные курсы университетов вроде иностранного языка, основ истории или экономики – это все не более чем устранение огрехов в работе средней школы, которая не обеспечила получение этих знаний. По сути, это хождение по кругу, изучение одних и тех же предметов несколько раз. В российской практике это встречается на каждом шагу, а американское юридическое образование, например, является сугубо профессиональным и исключает изучение общеобразовательных дисциплин.
Но если необходимость всеобщего высшего образования везде в мире является дискуссионным вопросом, то в России разговоры на эту тему не более чем демагогия. Подавляющее большинство наших вузов вряд ли может быть отнесено к высшей школе, поскольку не имеет никакого отношения к университетской идее. Это скорее учреждения среднего профессионального образования либо просто клубы по интересам, обеспечивающие занятость населения. В реальности сейчас российские топовые университеты, а не квазивузы смогут обеспечить высшим образованием не более 5–10% населения.
По сути, университетская жизнь сейчас выполняет совершенно другую социальную функцию. В академическую среду (не только в России, но и в большинстве стран мира) вовлечены миллионы людей – от студентов до профессоров. Например, в США 21 млн студентов (по состоянию на 2014 г.), что составляет 5,7% всего населения, а также 1,7 млн профессоров. Высшая школа сейчас – это не столько генерирование новых знаний, сколько околонаучная среда, просто обеспечивающая занятость миллионов людей.
В академической среде возникает эффективный сопутствующий бизнес. Например, научная периодика и издательское дело стали серьезной индустрией. Лучшее доказательство тому – продажа компанией Thomson Reuters своего научного подразделения Web of Science, специализирующегося на наукометрических показателях, за $3,55 млрд в июле 2016 г.
С другой стороны, фундамент сложившейся университетской модели подтачивают глубинные перемены в образовательной среде, связанные с распространением информации. В современном мире она больше не является прерогативой университета. Библиотека сейчас нужна только для получения доступа к уникальным источникам. Учебник в традиционном классическом виде потерял свое значение: он содержит общедоступную информацию и быстро устаревает. Передачу информации вполне могут обеспечить образовательные платформы типа Coursera либо онлайновые библиотечные агрегаторы.
Это понимают лидеры. В условиях свободного доступа к информации нет необходимости в громадном количестве университетов в их классическом понимании. Именно поэтому топовые университеты Восточного побережья США и Калифорнии обеспечивают серьезное финансирование развития дистанционных платформ образования, причем не только на английском, но и на других языках, включая русский.
Вот почему вопрос переосмысления роли высшего образования неизбежно окажется в актуальной повестке дня. Университет – понятие элитарное, писал Ортега-и-Гассет в «Миссии университета». Об этом не принято говорить, но это и сейчас так, хотя высшая школа и стала массовой. Дело в том, что Гарвард, Кембридж, Сорбонна, МГУ и другие топовые вузы являются, по сути, немногочисленными наследниками гумбольдтовского университета. А образовательные учреждения, которые штампуют дипломы, – отнюдь нет. Напротив, они девальвируют такие понятия, как «высшая школа» и «университет», способствуя разрушению модели университетского образования.
Массовое и высшее профессиональное образование – два несовместимых понятия. Общеобразовательный университет просто не должен существовать в природе.
Но беда в том, что, во-первых, общество не готово это осознать. Во-вторых, лоббирование со стороны распухшей вузовской корпорации, которую устраивает социальная роль простого работодателя, не позволит провести реформы в ближайшие годы.
Все это создает риск разложения университетской системы, и это осознают представители тех вузов, которые следуют гумбольдтовским традициям. Так что высшую школу в любом случае ждут глубокие перемены – или санация, или стагнация. Нужно понять суть происходящего, не пытаться впрыгнуть в последний вагон не известно куда идущего поезда, почувствовать появление новых форм и стараться их развивать, в том числе и то, что сейчас уничижительно принято называть средним специальным образованием.
Автор – профессор МГУ и ВШЭ